Неприкаянные, перевод с битвы

[gavry1]

А перетащу-ка сюда тоже ))) Пусть живет. Мой первый большой перевод - и наверняка не последний, мне понравилось. Переведено для команды fandom HP PostHogwarts 2017, оригинал тут.
Неприкаянные
Ремус Люпин/Северус Снейп
PG-13
Краткое содержание: Сентябрь 1998. Вторая магическая война только что закончилась, и волшебный мир медленно приходит в себя. Ремус по просьбе Гарри перебирается снова на Гриммо, все еще пытаясь справиться с призраками прошлого. Выживший в битве за Хогвартс Северус предстает перед судом за совершенные во время войны преступления. Этой осенью им обоим нужно решить, что они возьмут с собой из прошлого, а что оставят позади — однако выбор зависит не только от них.

Глава 1

В детстве мама читала Ремусу по большей части маггловские истории. Даже осознав потом, что большинство его сокурсников засыпали под совсем другие сказки, он не стал спрашивать, почему; наверное, уже тогда понял — для мамы было важно хоть как-то показать ему свой мир, иной, маггловский, мир, в котором магия не была неотъемлемой частью жизни.
Позже он вспоминал, как его удивило, что самые жуткие мамины рассказы и сказки бледнели по сравнению с реальностью волшебного мира. Ребенком он особенно любил всякие страшные истории, которые магглы населяли мстительными духами и привидениями, странными созданиями, ревниво охраняющими спрятанные сокровища, вампирами, выползающими по ночам из своих гробов — и оборотнями. Когда мама читала ему все это, они жили еще в деревне, и магический мир, со всеми его чудесами, оставался для него совершенно чужим, но к началу школы он давно уже понял: то, от чего у магглов поднимались волосы дыбом, для волшебников было обычным делом. Как чашка чая в пять часов. С покойниками можно было поболтать о погоде — когда те появлялись в виде призраков или на портретах, — а полтергейсты считались просто неприятностью, типа тараканов или мышей. Проклятия и чары, предназначенные для охраны сокровищ, теряли свою притягательность, когда их практиковали при свете дня на уроках.
Ремусу потребовалось несколько лет, чтобы понять — дети из чистокровных семей не столько обладали иммунитетом против ужасов, сколько привыкли постоянно жить рядом с ними. То поссорившиеся братья с сестрами заставляли друг друга танцевать, пока не заболят ноги, то несчастный влюбленный незаметно подливал предмету своей страсти любовное зелье — даже самые безобидные шалости могли привести к потере контроля над собой. Выросшие в волшебном мире боялись не домов с привидениями и проклятых могил, нет, они научились бояться того разрушительного начала, что таилось внутри и могло вырваться наружу, и тогда, придя в себя, ты увидишь собственные окровавленные руки и непоправимые разрушения вокруг. Когда гас свет, маленькие волшебницы и волшебники закутывались с головой в одеяла, боясь, что где-то есть заклинание или зелье, которое может заставить их невольно причинить вред маме с папой или даже спящей в колыбели маленькой сестренке. Одной мысли, что какая-то — или чья-то — посторонняя воля может завладеть твоим телом, связать твое сознание и повести за собой на веревочке куда ей вздумается, было вполне достаточно, чтобы обеспечить тебя кошмарами.
Ремус часто думал об этом. По меньшей мере, раз в месяц.
Сейчас он тоже об этом думал, наблюдая, как председатель Визенгамота, старая ведьма в судейской мантии, поднялась и прочистила горло.
— Подсудимый, встаньте, — торжественно произнесла она, и голос ее гулким эхом отразился от стен.
Гораздо легче, чем можно было ожидать от закованного в тяжелые наручники человека, Северус Снейп поднялся со стула в центре комнаты. Со своего места в верхних рядах Ремус заметил, как он бросил на судью взгляд, в котором при всем желании нельзя было прочесть ни надежды, ни оптимизма. Больше было похоже на то, что Снейп мечтает закончить этот фарс как можно быстрее и безболезненнее. А на приговор ему плевать.
Краем глаза Ремус заметил, как сидящий рядом Гарри Поттер ерзает на стуле. Он обернулся посмотреть — Гарри был напряжен, его лицо застыло, словно маска. Ремус взял с него пример и снова повернулся к залу.
— В свете имеющихся у нас на данный момент доказательств суд пришел к выводу, что у него нет достаточно убедительных причин снять с подсудимого все обвинения. Можно предположить, что в ходе проводящегося сейчас более детального расследования будет обнаружены иные доказательства, которые дополнят уже имеющиеся у суда и подтвердят невиновность подсудимого — но до того момента мистер Снейп должен оставаться под стражей. Суд, однако, готов рассмотреть возможность домашнего ареста, при условии, что подсудимый будет постоянно проживать с тем, кто способен обеспечить надлежащий контроль. Суд спрашивает вас, — судья наклонилась вперед, обращаясь непосредственно к Снейпу, — есть в вашем окружении человек, готовый принять ответственность за вас в должной мере?
Ремус видел, как лицо Снейпа, на котором свет рисовал глубокие морщины, побледнело. Потом тот заговорил — отрывисто и коротко:
— Нет. Никого.
Судья кивнула, не столько удивленно, сколько соглашаясь.
— В таком случае суд приговаривает вас к заключению в Азкабане на неопределенное время, до тех пор пока...
— Я согласен!
Ремус застыл на месте и увидел, как Снейп повернул голову к говорящему, как и остальные в зале. Медленно, в изумленном молчании, Ремус и сам перевел взгляд на Гарри, который вскочил с места и теперь неуверенно покачивался на пятках, явно смутившись от всеобщего внимания. Лицо его слегка покраснело, но на выражало непоколебимую решимость.
— Я... э-э-э... я готов принять над ним контроль. По закону, — повторил он. — Если вы не возражаете.
Судья, наконец-то оправившись от изумления, принялась слегка суетливо перекладывать бумаги.
— Насколько я могу судить, у нас нет данных о вашем постоянном адресе, мистер Поттер. Как вы должны понимать, при домашнем аресте важно, что контролирующая сторона способна предоставить условия, необходимые для размещения...
— У меня есть дом, — резко перебил ее Гарри. Ремус вдруг осознал — он так сильно сжимает кулаки, что кровь уже почти не циркулирует в пальцах. — Мой крестный оставил его мне. К тому же мистер Снейп и сам там был, он может засвидетельствовать, что дом... ну... существует.
Судья повернулась к Снейпу — скорее всего, намереваясь уточнить существование дома, но, увидев его пораженное лицо, передумала:
— А вы, мистер Снейп? Вы согласны находиться по предоставленному мистером Поттером адресу, пока суд не изменит решения?
Глядя на лицо Снейпа, Ремус на мгновение решил было, что тот собирается отказаться, заявив, что скорее отправится в Азкабан, чем хоть ногой ступит на Гриммо, 12. Но потом что-то в его выражении изменилось, губы сжались в тонкую линию и плечи опустились.
— Согласен, — еле слышно произнес он, и голос его едва достиг судейской ложи.
Судья кивнула и углубилась в детали домашнего ареста. Ремус уже не слушал, он просто смотрел перед собой невидящими глазами и очнулся только, когда Гарри толкнул его локтем в бок. Гарри выглядел потрясенным. Ремус себя таковым чувствовал.
— Прости, нужно было спросить у тебя сначала. Но отправить невиновного в Азкабан, дементоры там или нет, это... в общем, Дамблдор, наверное,не хотел бы... — Гарри вздохнул и попытался снова: — Нам же и на троих хватит места, да?
Ремус подумал про них с Гарри, как они бродят по дому, порой целый день не видя друг друга, про все эти пустые комнаты и коридоры...
— М-м-м, — сказал он, больше ничего не придумав.
Внизу, в центре зала, двое охранников как раз открывали кандалы Снейпа. Ремус смотрел, как он разминает освобожденные руки, а потом сует их в карманы, как будто, несмотря на все усилия, не может сдержать дрожь.
* * *
Сам Ремус оказался в числе первых попавших в Мунго после битвы при Хогвартсе; согласно материалам суда, Снейпа доставили в больницу спустя сутки. Новости о его истинной лояльности распространялись медленно и, судя по всему, никто не торопился заглянуть в хижину, ставшую на какое-то время ставкой Волдеморта, и поинтересоваться самочувствием убийцы Альбуса Дамблдора. Только на следующий день, ближе к вечеру Гарри удалось отправить в Визжащую хижину несколько добровольцев. Насколько Ремус понял, они пошли туда, чтобы принести тело, и очень удивились, когда обнаружили там лежащего без сознания в луже собственной уже застывшей крови вполне себе живого Снейпа.
На суде он рассказал, что носил с собой безоар с того момента, как Волдеморт стал практически неразлучен со своей Нагини. Каким-то образом он сумел не только проглотить камень, но и чарами остановить кровь. Ремус до сих пор помнил наступившую после этих слов тишину в зале суда: все знали, что человек с такими повреждениями вряд ли способен произнести простейшее заклинание, не говоря уже о исцеляющих чарах.
Снейп провел конец мая под охраной в отдельной палате Мунго, а потом его переместили в камеры Министерства, где и он находился до и во время рассмотрения дела в суде. Хотя посетителей к нему официально не допускали, Ремус знал, что для Гарри было как минимум однажды сделано исключение. Кингсли был прекрасно осведомлен о невиновности Северуса, но считал, что у него связаны законом руки.
В памяти Ремуса хорошо сохранился тот момент, когда он узнал, что Снейп все это время был на их стороне. Он сам угодил в больницу в основном из-за того, что попал под перекрестный огонь нескольких Ступефаев, и уже на третий день смог встать с кровати и спуститься на лифте вниз. Сейчас он не был уверен, зачем его туда понесло; ему рассказали про Тонкс и остальных всего несколько часов назад, и после этого все казалось каким-то нереальным. Он хромал вдоль по коридору, когда аврор, который охранял палату Снейпа, отлучился за кофе, и Ремус — заметив сквозь стеклянное окошко в двери, кто лежит в кровати — смог без помех все рассмотреть.
Снейп спал. В ярком свете, падавшем из окна, его лицо было бледным и странно молодым. Шею и лежащие поверх одеяла руки покрывали бинты, на них уже проступали розоватые пятна от сочащейся из открывшихся ран сукровицы.
Ремус стоял в коридоре, пока его не прогнал вернувшийся с кофе аврор. Он вернулся обратно в палату и лежал там, тупо глядя в потолок, пока Гарри не заглянул наконец вечером. Только теперь Ремус узнал, что на самом деле всего лишь Снейп выполнял просьбу Альбуса, и почувствовал внезапное, как удар под дых, облегчение: несколько часов он напрасно винил себя за то, что не смог войти туда и покончить с человеком, который, как ему казалось, отнял у них все — а у него каким-то необъяснимым образом еще больше.
* * *
Спустя два дня после суда двое авроров доставили Снейпа в дом на Гриммо. Когда Гарри отправился открывать дверь, Ремус сидел в столовой и слушал доносившийся из коридора шум, гул голосов и поверх всего — слова заклинания. Один из сопровождающих накладывал сначала на самого Снейпа, а потом на крыльцо чары, которые должны были следить за соблюдением всех условий. Если Снейп попытается покинуть здание или воспользуется любым заклинанием, кроме самых бытовых, в Аврорате тут же узнают об этом. Наконец хлопнула дверь, закрывшись за аврорами, в коридоре послышались шаги. Шаги Гарри были ему уже хорошо знакомы, он различил на их фоне шаги Снейпа, неуверенные, словно сомневающиеся. Может быть, он боялся? Зря — Ремус наконец сумел разрушить чары, наложенные Аластором, и отправил обвиняющий призрак Альбуса на покой.
Гарри появился в дверном проеме, он показывал в сторону лестницы.
— Я сплю на первом этаже, а Ремус на втором, но на третьем есть место... Правда, я не советовал бы занимать самую большую комнату, когда я в последний раз там был, Кричер еще не убрал ее после Клювокрыла, так что...
Его голос смолк под бесстрастным взглядом Снейпа. Ремусу показалось, что они все одновременно вспомнили: последний раз имя Клювокрыла упоминалось несколько лет назад, в тот вечер, когда Сириус исчез из своей камеры на Хогвартской башне.
Наконец Гарри вздохнул и пожал плечами.
— Ну... Я думаю, экскурсию можно на этом закончить. Чувствуйте себя как дома... или не чувствуйте, как хотите.
Снейп только кивнул, едва заметно, и направился к лестнице, левитируя за собой маленький сундук.
* * *
В тот же вечер Гарри заново представил Снейпа и Кричера друг другу — они уже встречались, когда особняк был штаб-квартирой Ордена. Домовик обитал по большей части в Хогвартсе, но всегда объявлялся, когда его звали. Уже в момент представления Ремусу стало ясно, что просьбы Снейпа будут исполняться намного быстрее его собственных. Его Кричер терпел, а Снейпу он поклонился так глубоко, как позволила плохо гнущаяся от старости спина, и пробормотал что-то. Ремус разобрал только, что «госпожа Цисси» тоже всегда отзывалась о Снейпе хорошо.
Уважительные слова маленького эльфа явно оказались для Снейпа неожиданностью, и он — к удивлению Гарри и Ремуса — кивнул тому в ответ. Ремус невольно задумался: сколько же ненависти и злости испытал на себе Снейп за последние месяцы, что сейчас он был благодарен за малейшее проявление участия? Даже от домовика.
Снейп занял комнату на третьем этаже, которая находилось как раз над спальней Ремуса. Он не мог объяснить, почему это пробудило в нем беспокойство, но постоянно ощущал присутствие Снейпа, во сне и наяву. В первую же ночь после появления в их доме третьего Ремусу приснился сон, который, как он надеялся, остался навсегда в прошлом — вместе с летом.
Сон был связан с одной из историй, которые он слышал в детстве от мамы. В ней муж, возвращаясь домой, увидел на крыше пять черных воронов и рассказал о них жене, а когда она вышла на улицу, чтобы посмотреть, птиц уже не было. На следующий день мужа нашли мертвым на крыльце, как и предвещало появление воронов.
Жаркими июньскими ночами Ремус метался на мокрых от пота простынях, и ночь за ночью ему снилось, что он снова на собрании Ордена и каждый входящий рассказывает о воронах на крыше. Во сне он снова и снова выходил, чтобы посмотреть на воронов, но ему ни разу не удалось их увидеть.
Лето прошло, и стоя на крыльце дома на Гриммо, 12, Ремус давно уже научился не смотреть с надеждой в небеса.
* * *
Через два дня Гарри получил письмо: его приняли на курсы авроров.
— Я и не думал, что попаду, — сказал он удивленно, входя в гостиную с письмом в руках. — Тем более что экзамены еще весной были. Гермиона велела отправить бумаги, попробовать просто...
Сидящий за столом Снейп фыркнул в чашку с чаем:
— Возможно, они решили, что победа над самым пугающим темным магом столетия компенсирует ваши жалкие познания в зельеварении, — пробормотал он едва слышно.
Чтобы скрыть улыбку, которая так и рвалась на губы, Ремус откашлялся и сказал:
— Я думал, учебный год уже начался?
Гарри потряс головой:
— Только на следующей неделе. Сколько еще — три дня? Успеем в магазин? Тут еще какой-то список, что нужно иметь при себе, а у меня, наверное, и половины нет.
Улыбка Гарри слегка поблекла, когда Снейп резко отодвинул стул и поднялся.
— Полагаю, мне пора идти, — произнес он глухо.
— Э-э-э... Куда?
— Складывать вещи, — преувеличенно отчетливо выговаривая каждое слово, сказал Снейп, бросив на Гарри холодный взгляд. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве аврорские курсы не включают в себя полугодовую стажировку на побережье? Если, конечно, в том же самом письме не сказано, что обучение, помимо прочих поблажек, будет перенесено под вашу крышу, могу предположить, что вы туда отправитесь. И наше с вами совместное проживание закончится, не начавшись.
Гарри выглядел сначала удивленным, потом смущенным, и Ремус понял, что такая мелочь просто не пришла ему в голову на суде. Но через мгновение на его лице появилось знакомое упрямое выражение:
— Не обязательно. Оно у меня на втором этаже, погодите-ка... Акцио решение суда! — сверху послышался хлопок двери и в руки Гарри влетел официального вида пергамент. Гарри развернул его, пробежал глазами и прочел вслух:
— «Лица, постоянно проживающие в доме на площади Гриммо, 12, несут ответственность и гарантируют, что подсудимый выполняет наложенные судом ограничения и не покидает здания. В случае нарушения суд может...» — Гарри поднял горящие глаза от пергамента. — Тут не сказано ничего о том, что я один за него отвечаю!
Снейп непонимающе нахмурился. Когда Гарри, вместо того, чтобы все объяснить, уставился на Ремуса, Снейп тоже бросил на того вопросительный взгляд. Ремус вздохнул и натянуто улыбнулся:
— Я официально переехал сюда месяц назад.

Глава 2

Теперь, когда они остались вдвоем, Ремус больше не мог притворяться, что все происходящее его не касается и ему не обязательно в этом участвовать. После отъезда Гарри он твердо решил, что будет называть Северуса по имени; с именем была связана особая сила, способная и на добро, и на зло, и если уж им действительно придется провести несколько следующих месяцев под одной крышей, меньшее, что он мог сделать — избавиться от ненужных формальностей. Оставалось только надеяться, что Северус последует его примеру.
Он думал, что Северусу будет нелегко приспособиться к изменившимся будням, после того, как тот долго жил совершенно иной жизнью, но этого не произошло. На самом деле Северус незаметно, словно исподтишка, влился в его неторопливый размеренный быт, так что Ремусу только потом пришло в голову удивиться, насколько легко это вышло. Вскоре остались только слабые, едва заметные признаки его прошлой жизни: то, как Северус по привычке всегда убирал свои записи — как будто от учеников, или как иногда протягивал соль в сторону, вместо того, чтобы передать ее через стол, словно его тело все еще помнило, как вести себя за учительским столом в Хогвартсе. Ремус не мог не думать, что в этом, наверное, и кроется секрет хорошего шпиона — слиться с окружающим миром, вплоть до черты, за которой контуры собственной жизни смешиваются и исчезают в тумане. Не считая одного короткого месяца, Ремус видел войну только с одной стороны, и все равно ему казалось, что он невозвратно потерял часть себя. Напрасно Северус пытался обмануть и себя, и его, все еще прячась за ненужными движениями и привычками прошлого.
Когда Ремус не торопился увидеть свой сон про воронов, он невольно размышлял, почему из всех людей на свете именно они с Северусом все еще были здесь. Известие о смерти Питера он сначала просто отложил в сторону с удовлетворенным равнодушием, для него тот уже давно прекратил существовать. Только недели спустя он осознал, что единственный из Мародеров остался в живых, и это наконец-то проникшее в глубину мозга понимание заставило его похолодеть. Ответственность и значимость, пришедшие вместе с осознанием, казались невыносимыми. Он бродил летними ночами и спрашивал себя — почему я? С какой целью, для чего именно он продолжал жить? У Джеймса и Лили была семья, у Сириуса наконец появилась возможность ее обрести, и только Ремус потратил годы впустую, лелея свою отчужденность. И теперь пожинал принесенные одиночеством плоды, оставшись один в мире, который никто не помнил так, как он, в котором никто не испытал того, что испытал он.
Так он думал, пока не попал на первый суд над Северусом Снейпом.
За лето, пока он сидел безмолвным свидетелем на слушаниях, мучивший его вопрос изменился. И сейчас, когда их взгляды встречались в высоких узких комнатах дома на Гриммо, он спрашивал себя — почему они? Почему им дали этот шанс?
Чистая абсурдность ситуации не могла не отражаться в его поведении. Ремус изо всех сил старался поддерживать атмосферу вежливого соседства, но заметил, что все время переходит им же самим установленную границу. Казалось, что время на площади то Гриммо застывало, то, наоборот, двигалось резкими толчками, и порой ему было трудно различить, какое время суток, не говоря уже о месяцах, за стенами дома.
Спустя две недели после того, как Северус поселился в доме, Ремус сидел внизу, на кухне, и читал газету. Хотя было раннее утро, он бодрствовал уже несколько часов, распрощавшись с надеждой снова уснуть и встав с постели. Он открыл газету наугад и теперь листал ее, ничего толком не воспринимая, когда на лестнице послышались шаги. Кто-то спускался. Ремус бросил взгляд в сторону ступеней, увидел спускающуюся по ним высокую черноволосую фигуру и замер.
Северус остановился в дверях, не сводя с него глаз:
— Что еще?
Ремус внезапно почувствовал, что ему не хватает воздуха. На мгновение он как-то забыл, что сейчас не его первая осень в этом доме, и ему показалось, всего на секунду, что это Сириус, а не Северус спускается по лестнице. Он даже чуть не прокомментировал прочитанное: «Сириус, глянь-ка, никогда не догадаешься, кого назначили...» Но слова превратились во рту в пепел. Масляные лампы обрисовали лицо Северуса и его позу, слишком сдержанную для Сириуса, который — Ремус помнил — в последние месяцы бродил по комнатам, как больной пес.
Ремус моргнул, прогоняя призраков. У него вырвался нервный смешок:
— Ничего. Просто этот чертов дом.
Северус поднял было бровь, но потом пробормотал что-то вроде «да, я слышал» или «ты, должно быть, спятил». Либо все-таки первое, либо он уже привык завтракать с помешанным, потому что просто налил себе супу из стоящей на плите кастрюли и сел напротив Ремуса.
Ремус ел и пытался читать газету, но безуспешно. Его мысли все время перескакивали на только что случившееся, он внезапно понял, что они едят вместе за одним столом в первый раз после за долгие годы. Краем глаза он следил, как Северус нехотя прихлебывает суп, пока тот наконец не отставил в сторону почти полную тарелку.
Ремус попытался придать лицу выражение легкого интереса:
— Невкусно?
— Мне сейчас все невкусно, — буркнул Северус и кивнул в сторону газеты: — Прочитал?
Ремус отдал газету и решил ничего больше не спрашивать. Северус в свою очередь углубился в чтение, а он собрал тарелки и — поскольку Кричер отсутствовал и не мог начать с ним войну за мытье посуды — перемыл их. Обычные повседневные дела всегда возвращали его в реальность.
Ставя воду для чая, он обернулся и разглядел через поверх плеча Северуса один из заголовков:
— Они собираются посмертно наградить Скримджера Орденом Мерлина, — услышал он собственный голос.
Северус раздраженно повернулся к нему:
— Я же только что спросил, прочитал ли...
— Первой степени! — продолжил Ремус, не обращая на него внимания. Во рту стало горько и тухло, желчь, поднявшаяся из желудка, обжигала, прорываясь наружу. Северус все еще смотрел на него, и он добавил, голосом, который сам не узнавал: — Тонкс дали всего лишь вторую.
Кастрюля с супом все еще стояла на плите, и Ремус вдруг ощутил совершенно ребяческое желание швырнуть ее через всю кухню. Хотелось стащить с полок стоящую там надгробными камнями фарфоровую посуду и расколотить ее на звенящие кусочки, растоптать в пыль, такую мелкую, что она исчезнет в щелях на полу.
Голос Северуса рывком вернул его обратно в настоящее:
— Тебе тоже дали, — без всякого выражения заметил он.
Это было правдой. Орден самого Ремуса, должно быть, до сих пор валялся где-то в шкафу, в самом низу, под грудой одежды, куда он его зашвырнул, вернувшись домой после скромной праздничной церемонии. Там было написано «За храбрость и неоценимые заслуги перед Магической Британией». Ему казалось нелепым называть неоценимым нечто, что у него все еще было, а у Тонкс — нет.
Сидевший за столом Северус наполовину повернулся к нему.
— Люпин?
На самом деле Ремус понимал, что его внезапно вспыхнувший гнев не имеет под собой никаких оснований. Тонкс всегда было плевать на любые награды. Сейчас она, наверное, рассмеялась бы ему прямо в лицо, увидев, как он сам себя заводит.
— Люпин! — надавил Северус.
Ремус заставил себя отпустить спинку стула, в которую судорожно вцепились его побелевшие пальцы.
— Это просто... чертовски несправедливо, понимаешь?
Северус поднял брови слишком равнодушно, чтобы Ремус и правда поверил в его непонимание. Сил что-то выяснять не было, так что он просто тяжело вздохнул и занялся чайником, который уже вовсю свистел на плите. Наполняя чашки, он спиной чувствовал тяжелый взгляд Северуса, но в кухне стояла тишина, густая, как застывшая кровь.
Когда Ремусу удавалось быть с собой до конца откровенным, он признавался себе: помимо вины за то, что выжил, его терзало и другое чувство. В те дни, что он провел в больнице, где его лечили и за ним ухаживали, он все пытался мысленно представить себе открывшуюся перед ним пустоту, заполненную следами и гранями, которые оставила Тонкс. Он вспоминал истории о парах, где после смерти одного второй тосковал о нем, как о потерянной ноге или руке, но как он ни старался — не мог этого испытать. Скорее он тосковал по Тонкс, как закоренелый преступник по месту своего преступления, это было странной смесью привязанности и ужаса. Его тошнило от всего этого.
Если бы у него хватило глупости с кем-нибудь поделиться своими мыслями, ему наверняка сказали бы, что никто и не ждал от него скорби безутешного вдовца. Прошел почти год, как Тонкс осторожно заговорила о свадьбе — и вскоре они расстались, более или менее по инициативе самого Ремуса. И все равно его неспособность к нормальным чувствам больно ранила, до сих пор. Тонкс заслуживала лучшего, еще при жизни, и поэтому Ремус был... он был...
Его мысль уменьшилась до точки и пропала, и он вздрогнул, когда Северус потянулся мимо него за чашкой. Подняв глаза, Ремус увидел, что тот смотрит на него, слегка наклонив голову.
Отпив глоток из чашки, Северус вдруг сказал:
— Мои соболезнования, — и, когда Ремус недоуменно нахмурился, пояснил: — В связи с Нимфадорой.
Ремус почувствовал, как еще одна волна раздражения охватывает его — все та же детская злость, но по другому поводу.
— Ты не должен...
— Никто из нас больше ничего не должен, — холодно перебил его Северус, поморщился и, придвинув к себе сахарницу, насыпал в чай полную ложку. — Это не значит, что мы не можем.
* * *
В следующие дни сложился режим, который постепенно стал для них постоянным. Днем Северус занимался зельями, которые варил прямо в кухне, а Ремус — содержимым библиотечных полок, если его не вызывали на несколько часов, чтобы избавиться от какой-нибудь нечисти или вредного духа на семейном чердаке. Иногда его узнавали и пытались уговорить остаться на обед, но он каждый раз отказывался и возвращался на Гриммо. В застывшую тишину старого дома, где ничто не напоминало о мире за стенами, упрямо продолжавшем двигаться вперед.
Они ели на кухне, потому что ни один не видел смысла переносить тарелки наверх, в гостиную или столовую. Готовить тоже не было смысла — когда Кричера не было, еда состояла из того, что удавалось быстро выгрести из шкафа или холодильника. Ремус до смешного долго не мог сообразить, что даже без Гарри в шкафах продолжали появляться продукты, так что это, видимо, был не Гарри, а Кричер. Казалось, что Хогвартс все еще кормит их обоих. Ремус подумал даже, не поделиться ли ему этой мыслью с Северусом, но потом решил, что тот вряд ли сочтет это забавным.
Снаружи наступил октябрь, и бесконечные дожди заливали улицы. «Ежедневный Пророк» неуклюже намекал на очищающее воздействие водной стихии, а Ремусу казалось, что вся Британия медленно, но неотвратимо сползает в море. Давящая тишина сменилась разноголосым хором тресков и шорохов, когда осенние шторма проносились через Лондон. Холодный ветер пробирался в оконные щели, и зажатый между соседями дом качался, как стоящий на якоре корабль.
Но хуже всего была сырость. Она была везде — проникала в стены, и обои свисали неровными полосами, как ободранная кожа, ее можно было почувствовать, касаясь ладонью раскисших лестничных перил, от нее разбухали и плохо закрывались двери, а простыни, невзирая на бесчисленные стирки, становились влажными и пахли вытащенными из воды трупами. В те ночи, когда он никак не мог уснуть, Ремус пытался отвлечься от запаха, вслушиваясь в ровный голос дома, который отдавался в его ушах, как хриплое дыхание. Но еще больше он вслушивался в шаги над головой — ночь за ночью, и все время по кругу, по кругу, как шаги загнанного в ловушку зверя.
После одной из таких ночей Ремус подождал, пока Северус приплетется на кухню и нальет себе кофе, а потом спросил:
— Из чистого интереса: твоя бессонница — это что-то новое или ты давно от нее страдаешь?
Северус сердито зыркнул поверх чашки, но мутному от усталости взгляду явно не хватало остроты.
— А то ты не знаешь.
Ремус лениво пожал плечами; по правде говоря, когда он преподавал в Хогвартсе, они с Северусом частенько сталкивались ночью в коридорах, даже если ни один из них не был на дежурстве. Несколько раз они отпускали кутающуюся в халат и зевающую Минерву спать и оставались патрулировать вдвоем, и разделенная на двоих бессонница создавала между ними странную связь, так что по возвращении их взаимные издевки превращались в почти безобидное подтрунивание. Ремус не мог не думать, что их нынешнее совместное существование чем-то походило на те патрулирования — как будто они подсознательно понимали, что должны держаться вместе, если хотят дожить до пасмурного утра, которое все никак не хотело наступать.
Северус отказался от предложенного тоста и принялся сосредоточенно размешивать кофе в своей кружке. Когда ложка трижды звякнула о фарфор, он вдруг сказал:
— Иногда мне кажется, что я не спал целый год.
Ремус поднял на него удивленный взгляд: Северус уже выглядел так, словно сам не понимал, как у него это вырвалось, и явно хотел забрать свои слова обратно.
После секундных раздумий Ремус решил наградить его за искренность и проявить деликатность:
— Неудивительно. В последнее время многие потеряли сон — и по гораздо менее серьезным поводам, — Ремус побарабанил пальцами по столу и вспомнил: — Кстати, я где-то читал, что те, кто занимается окклюменцией, больше прочих подвержены бессоннице. Кажется, это связано с тем, что сознание и во сне не может полностью расслабиться...
Устало опущенные плечи Северуса снова закаменели, а костяшки пальцев, сжимающих кружку, стали совсем белыми.
— Спасибо, что просветил. Мне повезло, что, занимаясь этим... сколько, двадцать лет?... я ничего подобного не заметил!
— А эти двадцать лет включали в себя постоянную необходимость врать Волдеморту прямо в глаза? — бросил Ремус в ответ.
Ни один из них больше не вздрагивал от этого имени, и все же на мгновение показалось, что в воздухе промелькнула какая-то тень. Северус прищурился и потер шею, словно ему неожиданно стал натирать ворот.
— Ты не имеешь ни малейшего представления...
— Никто не имеет ни малейшего представления, Северус, — холодно вставил Люпин. — Во-первых, мы оба знаем, что ты никогда не расскажешь о прошлом годе никому вне зала суда... А во-вторых, Альбус мудро позаботился, чтобы твое положение было единственным в своем роде.
— Единственным в своем роде... — Северус словно попробовал сказанное на вкус, а потом криво улыбнулся. — В хорошем или в плохом?
— А как ты думаешь?
— Я думаю, ты пару лет назад пробовал себя в качестве шпиона. В стае Сивого. Но Альбус отозвал тебя, прежде чем ты успел ввязаться в настоящие неприятности.
— Ты знал? — выдавил Ремус изумленно.
Северус коротко улыбнулся:
— Разумеется, я знал. Кто, по-твоему, предупредил Дамблдора, когда Сивый стал что-то подозревать?
— Ты не думал, что я справлюсь...
Это был не вопрос, скорее утверждение, но Северус резко качнул головой и его губы снова изогнула злобная ухмылка.
— Наоборот — это Альбус решил, что тебя нужно вывести из игры. Я-то как раз знаю, что тебе не составляет труда стать своим для зверей и убийц.
Шаг вперед и два назад — так они всегда и продвигались. Слишком поздно Ремус спохватился, что не только терпение Северуса истощилось от постоянной усталости — и тогда уже ничего нельзя было исправить. Он даже не пытался ничего придумать в ответ, в голове сами всплыли слова:
— Вот как сейчас, например.
Северус взял чашку с кофе и пошел наверх.
* * *
У Ремуса все время уходило на возню с библиотекой в гостиной первого этажа — он уже начинал разбираться с ней зимой, но не успел, а потом все не доходили руки. А этажом выше Северус превратил самую заброшенную ванную комнату дома в нечто вроде комбинации теплицы и лаборатории. Вечером, направляясь в свою спальню, Ремус заглянул в открытую дверь — все было устроено с такой изобретательностью, на какую способен только человек, которому раньше уже приходилось быть крайне стесненным в средствах. В ванне, кажется, расположилось что-то вроде грибной плантации, пол был заставлен множеством горшков с землей. На полках в зеркальном шкафу над раковиной едва помещались бутылки и склянки. Единственный свет в ванной исходил от светящихся синим огнем стеклянных банок, которые висели в воздухе. Они напоминали блуждающие болотные огни — Ремус видел такие во время своих странствий. Лежа в постели, он все еще ощущал доносившийся из-за стены отчетливый запах земли, который преследовал его, пока он не забылся беспокойным сном.
Только через пару дней Ремус задумался — а откуда Северус взял эти семена и саженцы? Дом на площади Гриммо был, конечно, неиссякаемым источником всяких странных вещей, но ничего живого он пока не производил, если не считать поселившихся в ящике комода пауков. В сложившейся ситуации любопытство казалось неуместным, так что он по чистой случайности оказался перед дверью в комнату Северуса... тогда, когда оказался. Он просто хотел позвать его выпить вместе чаю.
Он уже поднял руку, чтобы постучать, как до его слуха донесся разговор. Сначала Ремус решил было, что Северус там с Кричером — а с кем еще он мог разговаривать? — но голос, который ему отвечал, явно был женским. Он нагнулся и заглянул в большую замочную скважину. Маленькая комната была точной копией его собственной: большая кровать посередине, за ней окно, на фоне которого фигура Северуса казалась темным силуэтом. В комнате больше никого не было.
— Все доставлено? — спросил Северус.
Рядом с кроватью был камин, но только когда голос Нарциссы Малфой ответил, Ремус заметил ее колеблющуюся на углях голову.
— Да. Уже поступили новые заказы, так что, когда сможешь — передам тебе список.
Северус задумчиво кивнул:
— Кое-что я могу сделать уже сейчас, остальное должно настаиваться как минимум месяц, а потом еще варить... — он откашлялся и не очень уверенно продолжил: — Я понимаю, что список ингредиентов получился на этот раз длинным, я постараюсь меньше беспокоить тебя, и...
Голова Нарциссы дернулась, словно она махнула рукой:
— Северус, мы же говорили об этом! Я отвечаю за снабжение и доставку клиентам, ты — за сам процесс. Мы уже сейчас выручили больше, чем ушло на ингредиенты, а в будущем наверняка получим еще.
Северус еще раз кивнул, на сей раз облегченно. В комнате воцарилась тишина, и Ремус заметил, как рука Северуса нырнула в ворот рубашки. Он рассеянно почесал кожу над ключицей.
— Я надеюсь, у вас с Драко все хорошо, — сказал он наконец.
— Настолько, насколько возможно, — блекло отозвалась Нарцисса. — Драко передает тебе привет.
Северус слегка улыбнулся.
— Если появятся проблемы — помни, что я всегда готов выступить свидетелем в вашу пользу. Поттер, я думаю, тоже.
— Знаю. И спасибо еще раз! Вот только я не уверена, что нашей самой большой заботой должно стать Министерство. — Нарцисса, склонив голову набок, смотрела на Северуса, и безобидные синие язычки пламени лизали ее щеки. — Забини рассказал мне о тупике Прядильщиков... Почему ты ничего не сказал, когда мы разговаривали?
Северус вздрогнул, но тут же взял себя в руки:
— Зачем? Это не имеет никакого значения для нашего бизнеса.
— А для тебя?
— Еще меньше.
Нарцисса вздохнула и, очевидно, решила больше к этой теме не возвращаться.
— Мне, наверное, лучше проверить, не свалился ли Люциус пьяным в фонтан, как на прошлой неделе. Отправь снова Кричера, как сможешь. И Северус...
Северус вопросительно изогнул брови:
— Да?
— Пожалуйста, береги себя.
Чего бы ни ждал Северус, но явно не этой просьбы. Его выражение сделалось растерянным и беззащитным, круги под глазами казались огромными тенями на бледном лице. Длилось это всего мгновение, а потом он снова стал собой.
— У меня все в порядке.
— У меня есть сын, который просыпается каждую ночь от собственного крика, — сухо сказала Нарцисса. — Он тоже говорит, что у него все в порядке. Мне не нужен еще один лжец, каким бы хорошим он ни был.
Камин, вспыхнул еще раз и погас, оставив в комнате выразительное молчание.
Ремус уже собирался выпрямиться и тихонько уйти, когда Северус поднял взгляд и посмотрел ему прямо в глаза сквозь замочную скважину. Голосом, который наверняка наводил страх на многочисленных застигнутых на месте преступления студентов, он констатировал:
— Я думал, ты уже должен был давно усвоить, что подслушивать невежливо.
Ремус медленно выпрямился. Загнав стыд подальше, он открыл дверь и вошел:
— Я забыл, что имею дело с непревзойденным профессионалом в этой области.
Он скорее имел в виду их школьные годы, когда Северус знал о нем и других Мародерах так много, что это явно намекало на подслушивание. Но только сказав это, вспомнил первый суд, на котором Северус в подробностях рассказал о начале своей службы и у Волдеморта, и у Дамблдора — с того самого недослушанного пророчества Сибиллы.
Северус тоже, скорее всего, подумал именно об этом, потому что сразу помрачнел. Ремус торопливо шагнул вперед, прислонился к косяку и сухо заметил:
— Можешь считать меня параноиком, но в последний раз, когда этот эльф отправился отсюда к Нарциссе, кто-то погиб...
Он, сам не зная почему, не произнес имени Сириуса, но Северус явно его услышал.
— То есть я опять виноват в смерти Блэка, да? — насмешливо спросил он.
— Мы оба знаем, что ты в ней не виноват, — бросил Ремус в ответ. — И не пытайся сменить тему! Что вы вообще продаете — незаконные зелья и яды? Ходовой товар на черном рынке, должно быть, а у Малфоев наверняка полно контактов, несмотря ни на что.
Северус уставился на него, и злобная, усталая ухмылка изогнула его губы. Он шагнул в сторону окна, поднял с пола коробку и опустил ее на разделяющую их кровать.
— Яды, значит? Ну ладно, давай посмотрим, — Северус вытащил маленькую баночку. — Вот, смертельно опасный крем от морщин, да. И просто убийственная маска для лица, а вот еще — для рук, а это для ног... И еще...
Он все продолжал втряхивать из коробки баночки и бутылочки, пока вся кровать не покрылась стеклянным покрывалом. Только тогда он остановился и выпрямился, скрестив руки на груди.
— Ты и Нарцисса Малфой... торгуете... Косметикой?!
Ремус недоверчиво смотрел на все это. Северус несколько раз лениво хлопнул в ладоши; звук метнулся по комнате, отразился от стен и затих.
— Браво, Люпин! Я знал, что ни одна мелочь не укроется от острого взгляда оборотня.
Ремус никак не отреагировал на его слова. Он поднял с кровати одну из баночек, открыл и понюхал светло-зеленую массу, невольно отдернувшись, когда почувствовал резкий запах, так странно дисгармонировавший с легкомысленным на вид кремом.
— Подожди... Пробная партия, я правильно понял?
Северус казался удивленным и слегка разочарованным, когда так многообещающе начавшаяся ссора заглохла, не разгоревшись. Немного помолчав, он кивнул и объяснил, что самым сложным было как раз избавиться от неприятного запаха некоторых ингредиентов.
— И что, это действительно покупают?
— Война кончилась, — просто сказал Северус. — Люди снова могут позволить себе жить.
Ремус завороженно крутил баночки в руках и расспрашивал о их содержимом. Наконец он заставил себя положить очередную склянку на место и вышел, оставив Северуса наводить порядок. И только потом вспомнил, зачем поднимался на третий этаж. Но чай к тому времени уже остыл...
* * *
Решив попробовать еще раз попросить прощения — без слов, конечно — Ремус приготовил обед. Ничего особенного, картошка и тушеное мясо. На верхней полке кладовой он нашел довольно безобидно выглядящую бутылку вина, которая, скорее всего, была частью личных запасов Сириуса, а не потенциальной закупоренной смертью. Он накрыл на стол. Неожиданно ему захотелось зажечь свечи, но это было бы уже как-то слишком.
Появившийся наконец Снейп с привычной неохотой посмотрел на еду, но когда Ремус протянул ему щедро наполненный бокал, в глазах промелькнуло что-то похожее на благодарность.
Они сели за стол, и после недолгого молчания Северус поинтересовался:
— Я правильно понял, что ты не собираешься посылать завтра в Министерство сову с докладом о моей незаконной зельеварческой деятельности?
— Чтобы одновременно доложить им, что иногда работаю без официальной лицензии? — Ремус покачал головой. — Я, правда, советую тебе поставить Гарри в известность самому, пока он не услышал обо всем от Кричера, например. Понимаешь, неприятные воспоминания и все такое...
Северус махнул рукой в знак согласия, но что-то в выражении его лица говорило о неуверенности. Ремус решил в этот раз просто подождать, и терпение принесло свои плоды:
— Кто-то мог бы сказать, что это только справедливо, — Северус не поднимал взгляда от картофелины, которую как раз разрезал пополам. — В конце концов, это я добился твоего увольнения из школы.
Что-то вздрогнуло внутри — тупая боль, как в колене или суставе, которые ломит к холоду. Все чаще ему казалось, что продвижение по их прошлому требует столько же умения и осторожности, как ходьба по прогнившему полу — одно неверное замечание, один неосторожный шаг, и нога застревает в провале. С другой стороны, с Сириусом тоже было так, когда закончились воспоминания о счастливых моментах молодости и все чаще его взгляд натыкался на пустоту. В первый год их соседства Ремус несколько раз замечал, что стоит на заснеженной улице и не хочет входить. Он знал, что дом обитаем, но окна выглядели пустыми и темными, и такое же чувство возникало рядом с Сириусом — что хотя тело его тут, внутри никого больше нет.
Он повторил небрежный жест Северуса:
— Мы оба знаем, что я не мог остаться. И не знаю, в курсе ли ты, но эта должность вроде как проклята — никто не может продержаться в школе больше года.
Это была неудачная шутка, и, судя по всему, Северус тоже так считал. Но потом он слегка улыбнулся, держа вилку на весу:
— По собственному опыту могу сказать, что смена одной должности на другую может дать небольшую отсрочку.
— На самом деле я не верю, что изначально задумывалось причинить преподавателю Защиты вред, скорее — что он потом станет директором, — Ремус поднял бокал, словно салютуя им. — За человека, который сумел обмануть самого искусного темного мага столетия.
Отпив глоток, он поставил стакан обратно на стол. Северус все еще смотрел на него, держа вилку на весу и словно окаменев. Ремус снова услышал, как трещат под ногой трухлявые деревянные плиты, когда Северус наконец со звоном уронил вилку и, наклонившись вперед, злобно выплюнул:
— Я не... я не чертов герой, типа Поттера или тебя! Я...
— Меня? — Ремус скривился. — Мне швырнули эту несчастную медаль, чтобы весь волшебный мир мог и дальше с чистой совестью притворяться, что я и такие, как я, попросту не существуем! А вот ты... Ты был готов до последнего играть свою роль предателя и оставить всех в уверенности, что ты убийца Альбуса Дамблдора, лишь бы сын Лили сделал то, что должен... И вот ты здесь, обвиненный во всех грехах и запертый вместе с так называемым героем войны, который даже постоянной работы найти не может!
Собственные слова все еще звучали в ушах, наполовину пустая бутылка словно смотрела на него с осуждением. Северус побледнел еще больше, а сам Ремус чувствовал, как огненно пылают его щеки — и не только от злости. Он что-то промычал и зажмурился, мечтая провалиться сквозь пол, на этот раз вполне буквально.
Обратно его вернул звук открывающейся бутылки. Когда Ремус приоткрыл глаза, Северус как раз наливал себе вина и руки его едва заметно тряслись.
— Скажи-ка мне, — начал он тихо, — ты, как и Поттер, был на всех моих слушаньях?
Ремус не доверял собственному голосу, так что просто кивнул.
— Почему?
— Потому что Гарри меня попросил, — в конце концов, это было правдой. — По многим причинам, наверное. Но скорее всего — потому что я знал и Альбуса, и в какой-то мере тебя и мог высказать свою точку зрения... Если бы это понадобилось.
Северус крутил бокал в длинных пальцах, лицевые мышцы нервно подергивались.
— Ах, да. Я и забыл, что гриффиндорцами всегда движут более благородные причины, чем простое любопытство.
— Что я мог узнать? Чего ты боялся? — ровным голосом спросил Ремус. — Что в молодости ты творил глупости, как и каждый из нас, и заплатил за это самую высокую цену? Что ты последние семь лет делал все, чтобы защитить мальчишку, за которого я должен был отвечать — а с ним и за целую школу? Что...
— Заткнись!
Северус вскочил и оперся о стол, тяжело дыша. За его спиной комната плыла и раскачивалась в глазах Ремуса, но фигура Северуса была четкой и несомненной.
— Кто дал тебе... Из всех людей на свете, как смеешь ты говорить со мной так? Ты и Поттер, вы занимаетесь чертовой благотворительностью, чтобы спать спокойно, чтобы почувствовать себя лучше и благороднее, чем такие, как я! — Северус наклонился еще ниже, его ладони скользнули по столу, а поскольку стол был узким и поскольку ладони Ремуса тоже в какой-то момент опустились на его поверхность, кончики их пальцев слегка соприкоснулись. Легкая дрожь пробежала по всему телу, как будто в мускулах взрывались маленькие молнии. — Вы что, оба считаете, что что-то мне должны? Я ваш совместный проект? Какой-то чертов знак примирения? Потому что если так, то позволь дать дружеский совет, как товарищу по заключению: Оставьте. Меня. В покое.
Последние слова были произнесены бархатным голосом, более привычным выражением гнева, чем то отчаянное волнение, с которого все началось. Он точно знал, как и зачем этот тон появился, знал, что в нем за кажущейся мягкостью таилась явная угроза, острая, как нож — но Северус, должно быть, забыл, что они были уже знакомы, когда этого бархата еще не было, в пограничной полосе ломающихся голосов и подросткового стыда, так что Ремус видел его насквозь, как всегда, целиком, вплоть до того одиннадцатилетнего мальчишки.
То ли от опьянения, то ли еще от чего-то — но когда Северус попытался отстраниться, Ремус схватил его за запястье и остановил. Всего одно краткое мгновение Северус смотрел на их соединенные руки без всякого выражения, а потом его лицо искривилось смесью страха и злости:
— Пусти, — прошипел он.
Ремус ничего не ответил — и не отпустил.
— Я сказал — отпусти.
Северус сильно дернул руку и чуть не упал, когда Ремус неожиданно послушался. Они смотрели друг на друга, глотая воздух, словно после долгого бега, Северус прижимал отвоеванную руку к груди. Один из стаканов упал, и вино текло по столу яркой красной рекой, отделяя их друг от друга.
Северус первым пришел в себя. Сказал холодно:
— Благодарю за обед. Очень... запоминающийся. Полагаю, с уборкой ты справишься сам, — и, не дожидаясь ответа, отправился наверх.
В ту же ночь Ремус лежал в кровати, вино все еще бурлило в крови, заставляя мысли неистово метаться в голове. Он почему-то вспомнил майский вечер два года назад, когда Северуса позвали на Гриммо, чтобы поговорить об уроках окклюменции. Сириус, несмотря на все просьбы, решил принять в этом участие — и разговор перешел в крик с первых же минут. В какой-то момент Ремусу надоело, что его втягивают в скандал то как жертву, то как угрозу, и он оставил их вдвоем, сбежав на кухню, чтобы открыть припрятанную от Сириуса бутылку огневиски. Он уже продвигался к середине бутылки, как в коридоре послышались шаги, но вместо взбешенного Сириуса в кухню вошел Северус, все еще пылающий от сдержанного гнева, как вынутый из камина уголь.
Не сказав ни слова, он схватил бутылку и сделал хороший такой глоток, прямо из горлышка. Это выглядело настолько неожиданно и настолько не походило на нормального Снейпа, что из горла Ремуса вырвался странный сдавленный звук, но Северус, не обращая на него внимания, просто поставил бутылку обратно. Он оперся о стол, вот как сегодня, и потянувшийся за бутылкой Ремус поймал себя на том, что не может отвести взгляда от его рук. Перед ним стоял стакан, но, повинуясь секундному порыву, он тоже отпил прямо из горлышка. Его губы уже прикасались к холодному стеклу, когда глаза их встретились, и в тот же миг Ремус почувствовал на губах отголосок незнакомого вкуса.
Сверху послышался сердитый топот — Сириус, ведомый обострившимся за много лет обонянием, привычно торопился к нему на помощь. Северус оглядел комнату, словно в поисках выхода, и все происходящее в глазах Ремуса вдруг странным образом перевернулось и изменилось, теперь они двое были вместе, вдвоем, а Сириус казался посторонней угрозой. Потом Северус заметил в дальнем конце комнаты дверь, ведущую в задний дворик, и поспешил к ней, так быстро, как только мог. Дверь за ним захлопнулась, оставляя Ремуса в пустоте Гриммо, 12, мгновением по ступеням слетел сыплющий проклятиями Сириус, и Ремус снова вспомнил, как дышать.
Ремус снова вернулся в звенящую тишину своей комнаты. В эту ночь наверху не было ни шагов, ни других звуков. Дом хранил их секреты, а снаружи, за окнами, дождь лупил мокрыми кулаками по ставням, и они жутко грохотали в темноте. Ремус лежал неподвижно, хотя все еще проникающий в комнату запах теплицы заставлял его чувствовать себя деревом, упавшим на землю и постепенно превращающимся в труху. Это напомнило сказку, которую он слышал в детстве от мамы — как злая ведьма превратила мальчика в дерево, и чтобы расколдовать его, сестра должна была найти и узнать своего брата в лесу, как будто одной любви хватило бы, чтобы разглядеть под корой родное лицо.
— Мне все равно, слышишь? Все равно! — Тонкс кричит так, что слышно на все больничное крыло. — Я тебе миллион раз говорила...
Но в том-то и дело: Ремусу было не все равно. Он вспомнил, как в ужасе смотрел на русые волосы Тонкс, думал о ее изменившемся патронусе и вдруг осознал: ему даже не требуется кусать ее, чтобы сделать похожей на себя. Тонкс уже растворялась в нем, как будто одного его присутствия хватало, чтобы ее изменить. Знакомый кошмар снова повторялся, и все, что Ремус мог сделать для ее спасения от самого себя — разорвать их связь, быстро и жестоко, и исчезнуть в грохоте войны. Убегать всегда было его способом защитить близких...
В окна уже заглядывало хмурое серое утро, когда Ремус наконец заснул. Он еще успел подумать, что теперь, когда Тонкс не стало, ему было легче от мысли, что решение сражаться было ее собственным. Не его.